Дорис лессинг - золотая тетрадь. Фантастическое в творчестве Дорис Лессинг (на примере рассказа «Отчет о городе») Миколайчик статьи по творчеству дорис лессинг

Нобелевская лекция Дорис Лессинг

Я стояла в дверях, смотрела через облака пыли и говорила об еще не уничтоженном лесе. Вчера я проезжала через мили пней и обгорелые остатки от пожаров, еще в пятидесятые годы здесь был великолепнейший лес. Я когда-то видела уже все уничтоженное. Люди должны есть. Они должны получать топливо. Это северный запад Зимбабве в начале восьмидесятых. Я посещала друга, который был учителем в лондонской школе. Теперь он здесь — чтобы «помогать Африке» — с этой мыслью мы смирились с его нахождением на этом континенте. Он — нежная идеалистичная душа, и это он обнаружил здесь, в этой школе, что повергло его в депрессию, из которой трудно было выйти. Эта школа похожа на все школы, построенные после провозглашения независимости.

Она состоит из четырех больших кирпичных комнат, находящихся прямо в пыли: одна, две, три, четыре и половина комнаты, в конце которой — библиотека. В этих классных комнатах есть доски. Мой друг держит мел в кармане, иначе его могут украсть. В школе нет атласа, глобуса, нет никаких текстов, книг, учебников в библиотеке. Нет книг, которые бы ученики хотели читать: тома из американских университетов, детективные рассказы или же книги с названиями типа «Уикенд в Париже», «Счастье находит любовь». Там есть козлик, пытающийся отыскать корм в старой траве. Директор растратил школьные фонды и был отстранен. Но он пробуждает в нас вопрос: как люди могут вести себя подобным образом? Разве они не видят, что за ними наблюдают?

Мой друг никогда не берет чужие деньги, поскольку все ученики и учителя знают, за что он может заплатить, а за что нет. Возраст учеников в школе колеблется от шести до двадцати шести, потому что некоторые не получили образование ранее. Некоторые ученики проходят каждое утро много миль, в любую погоду и через реки. Они не делают домашнюю работу, поскольку в деревнях нет электричества, а заниматься при свете горящего костра нельзя. Девушки набирают воду и готовят пищу, когда приходят домой из школы, до этого вода находится в школе. Я сидела со своим другом в комнате, а люди застенчиво у меня просили книг: «Пожалуйста, вышлите нам книги, когда прибудете в Лондон». Один человек сказал: «Они учили нас, чтобы мы умели читать, но у нас нет книг». Каждый встречался с просьбой о книге. Я была там несколько дней. Песчаная буря прошла, воды было мало, поскольку насосы прорвало, и женщины брали воду из реки.

Другой идеалистичный учитель из Англии был возмущен тем, на что была похожа эта школа. В последний день жители зарезали козла и приготовили мясо в большом котле. Я с нетерпением ждала конца праздника. Я уезжала прочь, пока готовился праздник, через обгорелые остатки и пни лесов. Я не думаю, что многие ученики этой школы когда-нибудь получат премии. На следующий день я была в школе в северном Лондоне. Эта очень хорошая школа, название которой мы все знаем. школа для мальчиков. хорошие здания и сады. Ученики каждую неделю посещают какого-нибудь знаменитого человека, и это в порядке вещей, что этот человек может быть равным родителям этих учеников. Визит к знаменитости не такое большое событие для них. Школа с дующим песком с северо-запада Зимбабве — в моем уме. И я смотрю в эти ожидающие юные лица англичан и пытаюсь сообщить им о том, что я видела на прошлой неделе: классные комнаты без книг, без текстов, атласов, карта, прикрепленная к стене. Школа, где учителя просят послать книги, чтобы учить. Им самим только восемнадцать или девятнадцать, но они просят книг. Я рассказываю этим мальчикам, что каждый там просит книг. Я уверена, что каждый человек там, произнося какие-либо слова, чист душой, открыт всем сердцем. Однако собеседники не могут услышать то, что я хочу сказать: нет в их умах образов, чтобы они соответствовали тому, о чем я им говорю, в данном случае, о школе, стоящей в облаках пыли, где мало воды и где убитый козел, приготовленный в большом котле, — самое большое удовольствие.

Это действительно невозможно для них представить себе такую чистую бедность? Я делаю все возможное. Они вежливые. Я уверена, что в этом поколении найдутся некоторые, которые завоюют награды. Затем я спрашиваю их учителей, какая библиотека у них и читают ли ученики. И здесь, в этой привилегированной школе я слышу то, что слышу всегда, когда посещаю школы и даже университеты. Вы знаете, что я слышу. Многие мальчики никогда не читали, и библиотека используется лишь наполовину. «Вы знаете, как это». Да, мы знаем, как это на самом деле. Как всегда. Мы находимся во фрагментирующей культуре, где уверенности, равной нескольким десятилетиям тому назад, уже нет и где она общая для молодых мужчин и женщин, которые учились годами, которые ничего не знают о мире, которые ничего не прочитали. Они знают какую-то другую культуру, нежели компьютеры. То, что случилось с нами, когда появились компьютеры, Интернет и телевидение, поразительно. Это не первая революция, которую человечество пережило. Печатная революция, которая произошла не за одно десятилетие, но заняла намного больше времени, изменила наши умы и способ мышления.

Очень многие люди — скорее всего, даже большинство — никогда не задавали себе вопрос: «что случится с нами, что случится с таким изобретением человечества, как печать?». Как мы, наши умы, будут меняться с Интернетом, который создал целое поколение поверхностных, легкомысленных людей, даже лучшие умы планеты признают практически наркотическую зависимость от Всемирной паутины и отмечают, что могут целый день провести за чтением или же написанием постов в блогах. Совсем недавно каждый стандартно учился, уважал образование и был благодарен литературе в наших больших запасах. Конечно, мы все знаем, когда это счастливое состояние было с нами, люди претендовали на чтение, обучение, мужчины и женщины с нетерпением ждали книги, и доказательство этому — библиотеки, институты, колледжи восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Чтение книги было частью общего образования. Молодые люди, разговаривая с пожилыми, должны понять, какое образование им дало чтение, но они не понимают. И если дети не могут прочитать, это потому, что они не умеют читать. Мы все знаем этот печальный рассказ, но не знаем его конца.

Мы обдумываем старую пословицу: «чтение — мастер полноценного мужчины», и, забыв о шутках, стоит сказать: чтение делает и женщину, и мужчину, знающих историю и обладающих знаниями. Но мы не единственные люди в мире. Несколько дней назад мне позвонил друг, который сообщил о своем визите в Зимбабве, в деревню, где не ели в течение трех дней, но зато там говорили о книгах, как получить их, и об образовании. Я принадлежу к небольшой организации, которая начинала с намерения поставлять книги в африканские деревни. Была группа людей, которые путешествовали по Зимбабве. Они рассказывали, что в деревнях, где люди общительные, полно интеллектуальных людей, однако учителя уходят в отставку, уезжают. Я провела небольшое исследование, результаты которого показали, что хотели прочитать люди, и обнаружила, что итоги совпадали со шведскими исследованиями, о которых я не знала.

Люди хотели прочитать то, что читают сейчас в Европе. Они прочитали бы разного вида новеллы, научную фантастику, поэзию, детективы, пьесы Шекспира и другие книги, подобно тому, как открыть счет в банке. Всего Шекспира: они знали его имя. Проблема с нахождением книг для деревни в том, что они не знают, что доступно. Так, школа изучала книгу, которая становилась популярной, потому что все знают ее. «Скотный двор» по очевидным причинам стала самой популярной из всех книг. Наша маленькая организация получала книги оттуда, где мы могли их получить, но необходимо помнить, что хорошая книга в бумажной обложке из Англии стоит заработной платы африканца за месяц. Теперь с инфляцией она стоит заработной платы за несколько лет. Передать ящик с книгами в деревню и помнить, что получается страшная затрата бензина, но ящик будет встречен слезами радости. Библиотека может быть доской под деревом. И в течение недели создадутся классы грамотности и найдутся люди, которые могут преподавать тому, кто захочет учиться.

Наша маленькая организация с самого начала получила поддержку Норвегии, а затем Швеции. Без этих поддержек наши поставки книг должны были прекратиться. Романы публиковали в Зимбабве, и самодельные книги тоже были посланы людям — тем, кто жаждал их. Говорят, что люди получают то правительство, которое они заслуживают, но я не думаю, что это истина Зимбабве. И мы должны понимать, что это уважение и жажда книг пришли не из режима террора. Это изумительный феномен — жажда книг. И это мы можем видеть в Кении вплоть до мыса Доброй Надежды. Это, вероятно, связывается с фактом: я была воспитана фактически в хижине из грязи, покрытой соломой. Эти дома строятся всегда и везде, где есть тростники и трава, пригодная грязь и стволы для стен. Например, Саксонская Англия. Я была воспитана в четырех комнатах, одна рядом с другой и каждая была почти полна книг. Не только мои родители взяли книги из Англии в Африку, но еще моя мать заказывала книги из Англии для нашей семьи. Книги были в больших коричневых бумажных пакетах, которые приносили огромную радость нашей семье.

Хижина из грязи, но полная книг. Иногда я получаю письма от людей, живущих в деревне, которые не могут иметь электричество и водопровод (это подобно нашему семейству в удлиненной хижине из грязи). «Я должна быть тоже писателем, потому что у меня такой же дом, как и у вас», — читаю я в письмах. Но здесь есть трудность. Писатели не выходите из дома без книг. Я посмотрела лекции других ваших последних лауреатов. Возьмем великолепного Памука. Он сказал, что его отец имел 1500 книг. Его талант не вышел из воздуха, он был связан Большой Традицией. Возьмите Найпола. Он упоминает, что индийские письмена были закрытыми за памятью его семейства. Его отец содействовал ему, чтобы стать писателем. И когда он дошел до Англии, он использовал Британскую библиотеку. Ему была близка Большая Традиция. Давайте возьмем Джона Кутзее. Он был не только близок к Большой Традиции, он был сам традицией: он выучил литературу в Кейптауне. Я была огорчена, что никогда не была в одном из его классов, ученицей этого замечательного смелого — смелого ума.

Для того чтобы писать, чтобы заниматься литературой, должна быть связь с библиотеками, с книгами и традицией. Пока, несмотря на все трудности, писатели возникали, есть и другая вещь, которую мы должны помнить. Это Зимбабве, физически завоеванная страна менее чем за сотни лет. Дедушки и бабушки этих людей, вероятно, были рассказчиками для их семьи. Устная традиция. В одном поколении два, переход от устных рассказов, запомненных и пройденных, к печати, к книге. Это большое достижение. Книги, буквально вырванные из кучи вздора и из обломков белого мира человека. Но вы можете иметь стопку бумаги, что считаете книгой. Но она должна найти издателя, который затем заплатит вам, решит проблемы, распространит книги. Я послала несколько своих публикаций в Африку. Даже в таком привилегированном месте, как Северная Африка, со своей другой традицией, разговор о публикациях остается в мечтах. Здесь я говорю о книгах, никогда не публикуемых, потому что издательство — не там. Не оценен большой талант и потенциал. Но даже перед этим этапом книжного создания, которое требует издателя, аванс, одобрения, есть нечто недостающее.

Авторы часто спрашивают: как вы пишете? С процессором? Электрической пишущей машинкой? Ручкой? Каков почерк? Но существенен вопрос: обнаружили ли вы пространство, пустое пространство, которое вас окружает, когда вы пишете? Это пространство, которое похоже на форму слушания, внимания. Придет слово. Слова — ваши символы — проговорят идеи, и возникнет вдохновение. Если писатель не может найти пространство, тогда стихотворения или рассказы могут быть мертворожденными. Давайте перескочим на другой очевидный эпизод. Мы в Лондоне, в одном из крупнейших городов. Есть новый автор. Мы цинично спрашиваем. Как ее грудь? Она красивая? Если это мужчина — он харизматичный? Красивый? Мы шутим, но это не шутка. Эти новые находки приветствуются; возможно, они принесут много денег. Жужжащий звук начинается в их бедных ушах. Они чествуются, восхваляются, наслаждаются миром. Он или она польщены, обрадованы.

Но спросите через год, что он или она думает. Вот что я услышала от них: «Это — наихудшая вещь, которая могла со мной случиться». Несколько новых публикаций, новые писатели снова не писали или не хотели писать. И мы, старые, хотим шепнуть в эти безвинные уши: «Вы уже получили свое пространство? Ваше собственное, ваше единственное и необходимое место, где ваши собственные голоса могут поговорить с вами, вы только там, где вы можете помечтать. Ох, не делайте так, чтобы это хранилище ускользнуло от вас». Это должно быть некоторым типом образования. Мой ум полон великолепных воспоминаний об Африке, я могу восстановить их и смотреть, когда захочу: заходы солнца, золотые, пурпурные и апельсиновые на небе вечером, бабочки и мотыльки в ароматных кустарниках Калахари, слоны, жирафы, львы и остальное.

Но есть и другие воспоминания. Молодой человек, возможно восемнадцатилетний. Это «слезы», стоящие в его «библиотеке». Путешествующий американец, видящий библиотеку без книг, пошлет туда ящик. Молодой человек взял бы каждую книгу бережно, почтительно и завернул бы в пластик. Мы спросили: «Эти книги посланы, чтобы их прочли, не так ли?». И он ответил: «Нет, они будут грязные и где я получу больше?». Он хочет, чтобы мы послали ему книги из Англии, чтобы учить его учиться: «Я находился только четыре года в старшей школе, — и добавит: — Но они никогда не учили меня учиться». Я видела учителя в школе, где не было никакого учебника, даже немного мела для доски было украдено, он учил свой класс с шести до восемнадцати лет, двигая камни в пыли. Я видела девушку, возможно, ей не более двадцати, аналогично, не имея учебника, книг с упражнениями, учила А, В, С в пыли палкой, тогда, как солнечный ритм пробивался вниз, пыль кружилась.

Мы видели, что большая жажда образования существует в Африке, в странах третьего мира или везде, где родители для образования детей отправляют их из бедности в большой мир знаний, жертвуя последним. Я должна быть похожа на вас, чтобы представить себя где-нибудь в Южной Африке, стоящей в индийском магазине, в бедной области, во время сильной засухи. Есть очередь из людей, по большей части женщин, с разного вида контейнерами для воды. Этот магазин получает запас воды каждый полдень из города, и люди ждут эту драгоценную воду. Индиец смотрит на черную женщину, которая наклоняется над стопкой бумаги, которая выглядит, как порванная книга. Она читает «Анну Каренину».

Она читает медленно, каждое слово. Она читает трудную книгу. Эта молодая женщина с двумя маленькими детьми, которые путаются в ее ногах. Она беременна. Индиец обеспокоен, поскольку молодая женщина в шарфике, который должен быть белым, а он желтый от пыли. Пыль лежит между ее грудью и на плечах. Этот человек обеспокоен, потому что всех людей мучает жажда, но у него нет достаточно воды, чтобы утолить ее. Он сердится, поскольку знает, что есть люди, за облаками пыли, которые ни в чем не нуждаются. Его старший брат здесь держал форт, но он сказал, что нуждается в перерыве: пожить в городе.

Этот человек любопытный. Он спрашивает молодую женщину: «что вы читаете?». «Это о России», — ответила девушка. «Вы знаете, где Россия?». Он едва знает себя. Молодая женщина смотрит прямо на него глазами, полными достоинства, глазами, красными от пыли: «Я была лучшей в классе. Мой учитель сказал, что я лучшая». Молодая женщина продолжает читать. Она хочет дочитать до конца главы. Индиец посмотрел на двух маленьких детей и протянул им «Фанту», но мать сказала: «Фанта» делает их жаждущими». Индиец знает, что не должен этого делать, но он доходит до контейнера с водой и наливает две пластиковые кружки воды и подает детям. Он наблюдает, как женщина смотрит на воду своих детей. Он дает ей свою кружку воды. Он видит, как она пьет, и это потрясает его до глубины души.

Теперь женщина дает ему пластиковый контейнер с водой, который он заполняет. Молодая женщина и дети наблюдают за ним, чтобы он не пролил ни капли. Она снова наклоняется над книгой. Она читает медленно. Но глава увлекает, и женщина перечитывает ее снова: «Варенька, с белым платком, покрывающим черные волосы, окруженная детьми, весело занятая с ними, и в то же время замечтавшаяся о возможности предложения брака от человека, которым она заинтересовалась. Кознышев проходил мимо нее и продолжал восхищаться ею. Видя ее, он вспоминал самые прекрасные вещи, что говорила она, все хорошее, что знал о ней, и стал все больше и больше сознавать, что чувствовал это редкое и прекрасное уже когда-то в своей ранней юности.

Радость настигала ее постепенно и вот достигла крайней точки. Как он посмотрел, как она положила огромный гриб, с тонким стеблем в свою корзину, он смотрел в ее глаза, отмечая краску радости и в то же время испуг, который заливал ее лицо. В тишине улыбаясь, он был смущен собою, что и так значило слишком много». Один высокий чиновник объединенных наций, как это случается, купил копию этого романа в книжном магазине, когда отправлялся в путешествие, чтобы пересечь несколько морей и океанов. В самолете, в бизнес-классе, он порвал книгу на три части. Он посмотрел вокруг, на пассажиров, зная, что увидит потрясенные взгляды, любопытство, но все же какое-то развлечение. Когда он успокоился, плотно пристегнул ремень, громко сказал, чтобы все могли его услышать: «Я всегда это делаю, когда нахожусь в долгой поездке. Вы же не хотите возить большую тяжелую книгу». Роман был книгой в бумажной обложке, но действительно, книга была объемной. Этот человек привлек внимание людей, когда говорил это: «Я всегда делаю это в путешествии», — признался он.

«Путешествие будет достаточно скучным». И когда люди уже не смотрели на него, он открыл часть «Анны Карениной» и прочитал. Когда люди смотрели на него, он признался: «Нет, действительно, это единственный способ путешествовать». Он знал роман, любил его, и этот оригинальный способ чтения добавлял перчинку к хорошо известной ему книге. Когда он прочитал книгу, он назвал ее воздухоплавательной и возвратил своему секретарю, путешествующему на дешевых местах. Это вызвало значительное любопытство, каждый раз часть большого русского романа прибывала покалеченная, но удобная для чтения в совершенно другой плоскости. Этот умный путь чтения «Анны Карениной» производит впечатление, и, вероятно, в самолете никто не забудет это. Тем временем внизу, в индийском магазине, молодая женщина стояла возле прилавка, маленькие дети цеплялись в ее юбку. Она носит джинсы, с тех пор как стала современной женщиной, но поверх них надевает тяжелую шерстяную юбку, часть традиционного наряда своего народа. Ее дети могут легко уцепиться за нее. Она послала благодарный взгляд индийцу и вошла в пыль облаков. Дети плакали. Они были все в песке. Было трудно, да, это было трудно.

Шаг за шагом, через пыль, которая мягко лежала под ногами. Трудно, трудно, но она использовала трудность. Ее ум находился в рассказе, который она читала. Молодая женщина думала: «Она просто похожа на меня, в своем белом шарфике, и она тоже присматривает за детьми. Я могла бы быть ею, этой русской девушкой. И здесь человек, который любит ее и просит выйти за него замуж. Да (она не прочитала более одного параграфа), и человек придет ко мне и увезет меня от всего этого, возьмет меня и детей, он полюбит меня и будет заботиться». Она шла. Может, вода тяжела на ее плечах. Она идет. Дети могут слышать шум воды. На полпути она останавливается. Ее дети плачут. Она не может открыть воды, потому что пыль может попасть в нее. Здесь нет выхода. Она может открыть, только когда придет домой. «Ожидание, — говорит она своим детям. — Ожидание». Она должна собраться и идти дальше. Она думает: «Мой учитель сказал, что где-то есть библиотеки больше, чем супермаркеты, большие здания, и они полны книг». Молодая женщина улыбается, когда идет. Пыль дует ей в лицо. Учитель думает, что я умная. «Я была умной в школе», — сказала она. «Мои дети будут умными, похожими на меня. Я дам им библиотеки, места, полные книг, они пойдут в школу и будут учителями. Мой учитель сказал мне, что я могу быть учителем. Дети будут далеко отсюда зарабатывать деньги. Они будут жить около большой библиотеки и жить хорошо».

Вы можете спросить, как русский роман попал в индийский магазин? Это будет красивой историей. Возможно, кто-нибудь расскажет это. Эта бедная девушка идет. Она должна думать, как дать воды своим детям, когда придет домой, и как напиться самой. Она идет через страшную пыль, засуху Африки. Мы партия желто-зеленого цвета, мы в нашем мире, нашем угрожающем мире. Мы хороши для иронии и даже цинизма. Некоторые слова и идеи, которые мы используем, изношены. Но мы можем захотеть восстановить некоторые слова, силу которых мы когда-то потеряли. У нас есть ценный дом, сокровища литературы, возвращенные египтянами, греками, римлянами. Это полностью здесь, богатство литературы; чтобы стать счастливым, достаточно открывать его снова и снова. Сокровище. Полагаете, если этого не будет существовать, мы будем пустыми и истощимся?

Мы обладаем наследием языков, стихов, историй, и это не то, что когда-либо будет исчерпано. Это здесь всегда. Мы имеем посмертный дар рассказов, рассказов старых рассказчиков, некоторые имена мы знаем, некоторые — нет. Авторы возвращаются и возвращаются на очистку леса, где горит большой огонь, где танцуют и поют шаманы; наше наследие начиналось в огне, магии, мире духа. И это поддерживается сегодня. Спросите любого современного автора, и он скажет, что всегда есть момент, когда кто-нибудь из них прикоснулся к этому огню, с которым мы любим вызывать вдохновение. Все возвращается в начало гонки огня, льда и большого ветра, которые сформировали нас и наш мир.

Рассказчик присутствует во всех нас. Рассказ всегда с нами. Давайте предположим, что в мире война, ужасы, которые мы легко можем себе представить. Давайте предположим, что наводнения смоют наши города, моря поднимутся. И рассказчик будет там. Для этого наше воображение, которое формирует, держит, создает нас для добра и зла. Это наши рассказы. Рассказчик, который воссоздаст нас, когда мы ранены и даже уничтожены. Это рассказчик — исполнитель желаний, творец мифов. Бедная девушка, пробирающаяся через пыль, мечтающая об образовании своих детей. Мы думаем, что мы лучше, чем она, но мы фаршированные, полные пищи, наши шкафы полны одежды, наше поражение в нашем избытке. Я думаю, что эта девушка и женщины, которые говорят о книгах и об образовании своих детей, когда они сами не ели в течение трех дней, могут во многом опередить нас.

Английская писательница. Дорис Мей Тейлор родилась 22 октября 1919 в Керманшахе (Персия, ныне Иран). В 1925 семья переехала в Южную Родезию (ныне Зимбабве), бывшую тогда английской колонией. Годы, проведенные в африканской глуши, оказались впоследствии неиссякаемым источником ее писательского вдохновения. В 1949 Лессинг покинула Африку и переехала в Лондон, оставив брата, первого мужа, с которым она развелась, а также двоих детей от этого брака, второго мужа, Готфрида Лессинга, брак с которым также распался. Дорис уехала в Лондон с сыном от второго брака, чтобы начать новую жизнь писательницы.

В 1950 вышел первый роман Лессинг «Трава поет» (своим названием он обязан поэме Т.С.Элиота «Бесплодная земля»). Будучи своеобразной хроникой жизни родезийского общества периода апартеида, роман был встречен «на ура».

Вскоре началась работа Лессинг над задуманной серией «Дети насилия», состоящей из пяти романов: «Марта Квест» (1952), «Подходящий брак» (1954), «Зыбь после шторма» (1958), «Окруженный сушей» (1966), «Город о четырех вратах» (1969). Примером творчества «настоящей Лессинг», который сегодня многие склонны именовать шедевром, стал роман «Золотой дневник» (1962). Хотя роман часто называют классикой феминистской литературы, сама Лессинг настаивает на том, что это лишь одна его сторона, что по сути его главная тема - права личности в обществе, а вовсе не роль женщин в нем.

«Инструкция к спуску в ад» (1971) и «Лето перед закатом» (1973) – романы, погружающие читателя в глубины расстроенной психики и безумия. Цикл Канопус в Аргосе: Архивы представляет собой целую серию визионерски-аллегорических романов о будущем, в котором персонажи – архетипы мужчин и женщин – взаимодействуют в космическом пространстве, состоящем из шести зон, иначе называемых «уровнями бытия»: «Шикаста» (1979), «Браки между зонами три, четыре, пять» (1980), «Эксперименты на Сириусе» (1981), «Создание комитета представителей для планеты восемь» (1982), по мотивам последнего в 1988 композитором Филипом Глассом была написана опера. Заключительный роман цикла «Документы, имеющие отношение к сентиментальным агентам в империи Волиен» (1983).

Роман «Хороший террорист» (1985) рассказывает о группе лондонских революционеров. «Пятый ребенок» (1988) – повествование о мальчике-уроде, находящемся на самом примитивном уровне развития. В 1996, после восьмилетнего перерыва, вышел роман «И снова любовь». В 1999 – футурологический роман «Мара и Дэн». Роман «Бен, брошенный», продолжение «Пятого ребенка», был опубликован в 2000.

Высокую репутацию завоевала Лессинг и своими рассказами. Основные сборники: «Это была страна старого вождя» (1951), «Привычка любить» (1958), «Мужчина и две женщины» (1963), «Африканские истории» (1964), «Искушения Джека Оркни» (1972). В 1978 вышел том рассказов, включивший всю ее «малую прозу», кроме рассказов, действие которых происходит в Африке. Еще один сборник, «Настоящее», вышел в 1992.

Лессинг – автор четырех пьес, ставившихся в английских театрах: «Мистер Доллинджер» (1958), «Каждому – своя собственная пустыня» (1958), «Правда о Билли Ньютоне» (1961) и «Игра с тигром» (1962). В 1997 результатом нового сотрудничества с композитором Ф.Глассом явилась опера «Браки между зонами три, четыре, пять», премьера которой состоялась в Германии.

Публицистика Лессинг включает книги «Прежде всего кошки» (1967, переработанное издание «Прежде всего кошки и Руфус», 1991), а также два тома воспоминаний «Идя домой» (1957) и «В поисках английского» (1960).

В июне 1995 Лессинг была удостоена степени доктора Гарвардского университета. В том же году посетила Южную Африку, В декабре 1999 Дорис Лессинг вошла в последний в ушедшем тысячелетии список лиц, удостоенных Ордена кавалеров почета, которым награждаются люди, имеющие «особые заслуги перед нацией».

В январе 2000 в Национальной портретной галерее в Лондоне состоялось официальное открытие портрета Дорис Лессинг работы художника Леонарда Маккомба.

Aktualne naukowe problemy. Rozpatrzenie, decyzja, praktyka ПОД- СЕКЦИЯ 1. Литературоведение. Миколайчик М.В. Таврический национальный университет им. В. И. Вернадского ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ И САМОАНАЛИЗ В РОМАННОМ ТВОРЧЕСТВЕ ДОРИС ЛЕССИНГ Ключевые слова / Keywords: психологизм/psychologism, психологический анализ/psychological analysis, самоанализ/self-analysis, рефлексия/reflection. Все без исключения романы лауреата Нобелевской премии британской писательницы Д. Лессинг отмечены отличающимся подробностью и глубиной изображением внутреннего мира человека, т.е. тем, что в отечественном литературоведении принято называть психологизмом . При этом обращает на себя внимание интерес Д. Лессинг не столько к внутреннему миру вообще, сколько к наиболее глубоким, бессознательным его слоям. Ее очевидно заботят не столько сознательные психические процессы, свойства и состояния, сколько бессознательные явления: скрытые мотивы мыслей, чувств, действий, поступков, высказываний, различные бессознательные импульсы, которые раскрываются только в момент совершения человеком того или иного действия или поступка, различные измененные состояния сознания (сновидения, видения, интуитивные озарения), во время которых в сознание прорываются те или иные бессознательные аспекты личности и т.п. Все это позволяет определить психологизм Д. Лессинг как глубинный, поскольку именно глубинной называется область психологической науки, занятая феноменом бессознательного . Сосредоточенность на бессознательном отмечается уже в первом романе писательницы «Трава поет», который был объявлен критиками насквозь «фрейдистским» . По словам самой Д. Лессинг, З. Фрейдом она не увлекалась , зато, как и все художники, любила К. Г. Юнга . Определенную роль в этом, вероятно, сыграли сеансы психоанализа, которые Д. Лессинг проходила в 1950-е годы у некой миссис Зюссман (впоследствии послужившей прототипом Сладкой мамочки в «Золотой тетради»), утверждавшей, что ее клиентке снятся сны «по Юнгу», а не «по Фрейду», что, по ее мнению, свидетельствовало о достижении писательницей достаточно высокого уровня в процессе личностной индивидуации . О близости Д. Лессинг юнгианского понимания бессознательного говорит и высказанная ею в одном из интервью мысль о том, что бессознательное, по ее мнению, может быть полезной силой, а не врагом, или кишащим монстрами огромным темным болотом, каким его принято трактовать во фрейдизме. Представителям нашей культуры, по словам писательницы, нужно научиться видеть в бессознательном полезную силу, как это делается в некоторых других культурах – очевидно, она имела в виду прежде всего суфизм, которым заинтересовалась еще в 1960-е годы и высказывания одного из представителей которого – Идриса Шаха –ввела в качестве эпиграфа к некоторым главам двух последних романов цикла «Дети насилия» . 36 Актуальные научные проблемы. Рассмотрение, решение, практика Глубокий интерес к бессознательному психическому сочетается у Д. Лессинг с отчетливым стремлением к просвещению читателя. Эту установку писательницы на просвещение отметила еще в 1970-е годы литературовед С. Дж. Каплан, которая писала, что роман, в представлении Д. Лессинг, должен служить задачам обучения, быть социальным инструментом . Именно эта установка обусловила, на наш взгляд, особый, аналитический характер психологизма романов Д. Лессинг, заключающийся в ее стремлении не просто отразить те или иные бессознательные явления, но сделать это максимально явно, эксплицитно, доходчиво – так, чтобы любому ее читателю стало понятно, что, помимо сознания, в психике каждого человека присутствует огромный пласт бессознательного, которое зачастую управляет теми или иными его действиями, поступками, мыслями и чувствами, проявляется в сновидениях, а у особо одаренных людей – также в видениях, интуитивных озарениях, художественном творчестве и др. Рисуя образы рефлексивных и аналитически ориентированных героинь (Марты Квест, Анны Вулф, Кейт Браун, Сары Дурхам), Д. Лессинг предлагает читателю вместе с ними искать глубинные, бессознательные мотивы действий, поступков, мыслей и чувств, причем как своих, так и чужих, анализировать сюжеты и образы сновидений в поисках тех или иных посланий бессознательного и даже погружаться, с помощью описанных ею в некоторых романах техник , в измененные состояния сознания, чтобы там встретиться с бессознательным лицом к лицу. Тем самым писательница побуждает читателей использовать, как это делают ее героини, психологический анализ и самоанализ для более глубокого понимания самих себя и других людей в целях более эффективного выстраивания собственной жизни. В связи с такой выраженной установкой Д. Лессинг на просвещение читателя в ее романном творчестве преобладают прямые, эксплицитные, средства психологизма: психологический анализ и самоанализ как его разновидность – последний в отечественном литературоведении иногда называют рационально-аналитической рефлексией . Субъектом психологического анализа и самоанализа у Д. Лессинг выступает преимущественно главная героиня, богатый внутренний мир и развитое самосознание которой находятся в центре внимания писательницы – не случайно Нобелевский комитет назвал Д. Лессинг «летописцем женского опыта» и присудил ей Нобелевскую премию за «эпику женского образа, со скепсисом и провидческой силой исследующей эту расколотую цивилизацию» . Такая сосредоточенность на внутреннем мире главной героини обусловила тот факт, что большинство романов Д. Лессинг написаны либо от первого лица, лица главной героини (большая часть «Золотой тетради», «Дневники Джейн Сомерс»), либо от третьего лица, но опять-таки преимущественно («Дети насилия», «Трава поет») или исключительно (вставные романы «Свободные женщины» и «Тень третьей» в «Золотой тетради», «Лето перед закатом», «Любовь, опять любовь») с точки зрения главной героини, которая, как правило (за исключением разве что Мэри Тернер – героини первого вышедшего из-под пера Д. Лессинг романа), честна перед самой собой и способна на точные психологические выводы относительно и самой себя, и других людей, и целых социальных групп – не случайно героиню «Золотого дневника» Анну Вулф литературовед П. Шлутер назвал одной из наиболее 37 Aktualne naukowe problemy. Rozpatrzenie, decyzja, praktyka самокритичных и анализирующих героинь в современной литературе . Одной из излюбленных повествовательных форм в романном творчестве Д. Лессинг являются дневниковые записи главной героини, в которых основное место отведено психологическому самоанализу. Именно в дневниковой форме написана большая часть романа «Золотая тетрадь» ; в виде отдельных вкраплений встречаются дневниковые записи и в написанных от третьего лица романах «Город о четырех вратах» и «Любовь, опять любовь» . Дневниковая форма ценна прежде всего тем, что позволяет владельцу дневника контролировать доступ других людей к его сокровенным мыслям и чувствам, что, собственно, и делает Анна Вулф, которая показывает свой дневник лишь избранным людям – Томми и Савлу Грину, а также Марта Квест и Сара Дурхам, которые делают дневниковые записи исключительно для самих себя: Марта – чтобы зафиксировать глубинный психологический опыт встречи с бессознательным, полученный во время добровольного заточения у себя в комнате, Сара – чтобы разобраться в неожиданно нахлынувшем на нее в шестьдесят пять лет любовном чувстве. Помимо этого очевидного преимущества, связанного с ее интимностью, скрытостью от посторонних глаз, дневниковая форма дает героине «Золотой тетради» необходимый текстовый простор для обстоятельного анализа себя настоящей и той, какой она была в прошлом, относительно недавнем или далеком, когда она жила в Африке, а также для ретроспективного психологического анализа людей и целых социальных групп из ее прошлого и настоящего. Временнáя дистанция между тем или иным переживанием и его анализом позволяет героине увидеть и понять то, чего она раньше не замечала и не осознавала, что придает психологическому рисунку аналитическую четкость. Например, вспоминая в «Черной тетради» о своем «африканском» периоде, Анна вдруг замечает некоторую непоследовательность и даже жестокость в том, как она и ее друзья, обычно безупречные в своем поведении коммунисты, относились к хозяйке отеля «Машопи», в котором они любили проводить время по выходным. «Сейчас мне кажется невероятным, что мы могли вести себя так по-детски и что нам было совершенно все равно, что мы ее обижаем» – пишет она в дневнике . Кроме того, по справедливому замечанию новозеландской исследовательницы Л. Скотт, Анну Вулф, как и ее однофамилицу Виржинию, чрезвычайно заботит сам процесс вспоминания о событиях прошлого, сама память , которая огорчает героиню своей ненадежностью: «… как ленива память... пытаясь вспомнить, я дохожу до изнеможения, – это напоминает рукопашную схватку с самовольным вторым «я», которое пытается отстоять свое право на частную жизнь. И все же все это хранится там, в моем мозгу, вот если бы я только умела это там разыскать. Меня ужасает собственная слепота того времени, я постоянно находилась в субъективной, густой и яркой дымке. Откуда я могу знать, что то, что я «помню», действительно было важным? Я помню лишь то, что отобрала для памяти та Анна, Анна двадцатилетней давности. Я не знаю, что бы отобрала эта Анна, нынешняя» . Подобные размышления о зыбкости памяти, которая в разные периоды жизни может поразному расставлять акценты, отбирая те или иные события и ситуации, проходят красной нитью через все творчество Д. Лессинг, встречаясь и в «Детях насилия» 38 Актуальные научные проблемы. Рассмотрение, решение, практика , и в «Лете перед закатом» , и в «Дневниках Джейн Сомерс» , и в автобиографической работе «В моей шкуре» . Наряду с аналитически четким, однако лишенным эмоциональной живости и непосредственности рациональным ретроспективным самоанализом, фиксирующим преимущественно мыслительный процесс, встречаются в романах Д.Лессинг и примеры дневникового самоанализа,направленного на непосредственно переживаемые героиней в данный момент чувства и ощущения. Один из ярчайших примеров такого самоанализа мы встречаем в самом начале «Черной тетради» Анны, где она сначала констатирует проявление бессознательного словами «темно», «тьма», потом фиксирует свои эмоции, а далее воссоздает ощущения: «Каждый раз, когда я сажусь писать и даю волю своему сознанию, появляются слова «как темно» или что-либо связанное с тьмой. Ужас. Ужас этого города. Страх одиночества. Только одно удерживает меня от того, чтобы не вскочить и не закричать, чтобы не броситься к телефону и не позвонить хоть кому-нибудь, – это то, что я заставляю себя мысленно вернуться в тот горячий свет… белый свет, свет, закрытые глаза, красный свет обжигает глазные яблоки. Шершавый пульсирующий жар гранитной глыбы. Моя ладонь прижата к ней, скользит по мелкому лишайнику. Мелкий шершавый лишайник. Мелкий, как ушки крошечных животных, теплый шероховатый шелк под моей ладонью, упорно пытающийся проникнуть в поры на моей коже. И жара. Запах солнца, раскалившего горячий камень. Сухо и жарко, и шелк мелкой пыли на моей щеке, пахнущей солнцем, солнце» . В отличие от примеров ретроспективного самоанализа, здесь зафиксирован не мыслительный процесс, который направлен на анализ прошлого, уже пережитого, а те ощущения и чувства, которые переживаются ведущей дневник героиней здесь и сейчас – в связи с этим, как видно из приведенного выше отрывка, психологический рисунок теряет аналитическую четкость, становясь менее упорядоченным, обрывистым, с преобладанием номинативных предложений, что придает ему большую живость и непосредственность, усиливая эффект эмоционального воздействия на читателя. По мнению литературоведа С. Спенсер, дневниковая форма ценна еще и тем, что позволяет человеку поддерживать связь с теми аспектами личности, которые он подавляет или сдерживает в себе . Эти неосознаваемые аспекты личности время от времени проступают в дневниках Анны Вулф, например, в эпизоде, где она описывает свою фантазию о себе, лежащей мертвой на мостовой, или, например, в следующих размышлениях Анны из «Красной тетради»: «… я размышляю, а не было ли это решение, к которому я только что пришла, – выйти из партии – порождено тем фактом, что сегодня я думаю яснее, чем обычно, потому что я решила подробно описать весь этот день? Если это так, то кто та Анна, которая будет читать написанное мной? Кто та другая, чьих суждений и осуждений я боюсь; или, по меньшей мере, чей взгляд на жизнь отличается от моего, когда я не пишу, не думаю, не отдаю себе отчета во всем происходящем. И может, завтра, когда другая Анна внимательно посмотрит на меня, я решу, что мне не стоит выходить из партии?» . Встречам с бессознательными аспектами собственной личности, например, «ненавидящим самое себя» (в оригинале “selfhater”), посвящены и сделанные в период добровольного заточения дневниковые записи Марты . 39 Aktualne naukowe problemy. Rozpatrzenie, decyzja, praktyka Благодаря выраженной рефлексивности, самокритичности и проницательности таких героинь Д. Лессинг, как Анна Вулф, Марта Квест, Кейт Браун, Сара Дурхам, потребность во внешнем психологическом анализе в большинстве ее романов сведена к минимуму. В тех случаях, где героиня относительно самой себя все-таки заблуждается или не осознает те или иные бессознательные аспекты собственной личности, Д. Лессинг предпочитает дополнять самоанализ не авторским психологическим анализом (который мог бы несколько нарушить психологическую достоверность, ведь в реальной жизни не бывает «всезнающих повествователей», идеально осведомленных обо всех, даже самых глубоких слоях, внутреннего мира людей, а, значит, помешать реализации основной цели Д. Лессинг – научить читателя использовать глубинный психологический самоанализ в собственной жизни), а психологическим анализом, идущим от лица других персонажей (преимущественно в форме диалогов с главной героиней). Так, анализируя скрытые причины «писательского ступора» Анны, ее юный друг Томми в диалоге с ней высказывает предположение, что ее нежелание писать вызвано либо боязнью быть «выставленной напоказ» и остаться одинокой в своих чувствах и мыслях, либо презрением. Кроме Томми с его безусловным талантом проникать в глубины человеческой психики и делать всякий раз безошибочные психологические выводы, функция психологического анализа поведения, чувств, мыслей, высказываний, фантазий и сновидений главной героини лежит на многочисленных психотерапевтах и психиатрах, которым заниматься психоанализом приходится по долгу службы: миссис Маркс, докторе Пейнтере, друге Анны Майкле и его «психологическом двойнике» Поле Тэннере («Золотая тетрадь»), докторе Лэме («Город о четырех вратах»). В какойто мере функцию внешнего психологического анализа выполняет прошедшая сеансы психоанализа у того же психотерапевта подруга Анны Молли, которая, например, отмечает склонность Анны «строить теории» , подруга Кейт Браун Морин, которая подсказывает главной героине «Лета перед закатом», что ей не следует возвращаться в семью, пока она не спасет тюленя из ее повторяющегося сновидения , а также некоторые другие персонажи. Проливающий свет на те или иные аспекты внутреннего мира главной героини авторский психологический анализ в большом объеме используется только в тех произведениях, героини которых в психологическом отношении незрелы и в художественном мире которых мало людей с достаточным уровнем психологической образованности и проницательности. Это, в частности, роман «Трава поет», импульсивная и слишком сосредоточенная на собственной персоне героиня которого в принципе мало способна к психологическому анализу (например, повествователь отмечает, что Мэри привыкла принимать высказывания людей «за чистую монету», не обращая внимания на их интонацию и мимику), а также первый роман цикла «Дети насилия», где всезнающему авторуповествователю приходится иногда вмешиваться, чтобы подкорректировать те или иные погрешности в психологических заключениях пока еще неопытной и склонной к юношескому максимализму Марты. Например, как нельзя кстати приходится авторский психологический комментарий в эпизоде, где описана бурная реакция раздражительной Марты на вечные пересуды ее матери и соседки. Всезнающий 40 Актуальные научные проблемы. Рассмотрение, решение, практика и всепонимающий автор сначала отмечает, что юной героине «ничто не мешало» «пересесть на другое место», где она не слышала бы столь досаждающей ей своей обыденностью беседы, а далее поясняет: «… беседы между матерями семейств следуют определенному ритуалу, и Марте, которая большую часть своей жизни провела в атмосфере таких разговоров, пора бы знать, что у собеседниц и в мыслях нет кого-либо оскорбить. Просто, когда они входили в свои роли, им хотелось и Марту видеть в соответствующей роли «молоденькой девушки»» . Авторский психологический анализ, как правило, перемежается у Д. Лессинг вкраплениями внутренней речи героини либо несобственно-прямой речи, где повествование от третьего лица сохраняется, но воспроизводит манеру мышления, характерную для персонажа. Сочетание авторского психологического анализа с внутренней или несобственно-прямой речью героини позволяет Д. Лессинг проникнуть в глубокие, не осознаваемые самой героиней слои ее внутреннего мира, анализируя ее поступки, мысли, чувства как бы со стороны, и в то же время, благодаря воспроизведению речевой и мыслительной манеры героини, сохранить психологическую живость, насыщенность и напряженность повествования. Литература 1. Есин А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения / Андрей Борисович Есин. – М. : Флинта, 2008. – 248 с. 2. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы / Андрей Борисович Есин. – М. : Просвещение, 1988. – 176 с. 3. Зеленский В. В. Толковый словарь по аналитической психологии / Валерий Всеволодович Зеленский. – СПб. : Б&К, 2000. – 324 с. 4. Ковтун Г. Нобеліана – 2007 / Г. Ковтун // Вісник Національної академії наук України. – 2007. – № 10. – С. 44-51. 5. Лессинг Д. Золотая тетрадь: роман / Дорис Лессинг; пер. с англ. Е. Мельниковой. – СПб. : Амфора, 2009. – 734 с. 6. Лессинг Д. Марта Квест: роман / Дорис Лессинг; пер. с англ. Т. А. Кудрявцевой. – М. : Эксмо, 2008. – 432 с. 7. Лессинг Д. Любовь, опять любовь: роман / Дорис Лессинг. – СПб. : Амфора, 2008. – 357 с. 8. Doris Lessing Conversations ; ed. by E. G. Ingersoll. – Windsor: Ontario Review Press, 1994. – 237 p. 9. Kaplan S. J. The Limits of Consciousness in the Novels of Doris Lessing / Sydney Janet Kaplan // Contemporary Literature. – 1973. – Vol. 14. No. 4. – P. 536-549. 10. Lessing D. The Diaries of Jane Somers / Doris Lessing. – Hardmondsworth: Penguin Books, 1984. – 510 p. 11. Lessing D. Under My Skin: Volume One of My Autobiolgraphy, to 1949 / Doris Lessing. – New York: Harper Collins Publishers. – 1994. – 419 p. 12. Lessing D. Walking in the Shade: Volume Two of My Autobiolgraphy, 1949 – 1962 / Doris Lessing. – New York: Harper Collins ebooks. – 2007. – 406 p. 13. Lessing D. Landlocked: A Novel / Doris Lessing. – (Children of Violence). – New York: HarperCollins ebooks. – 2010. – 352 p. 41 Aktualne naukowe problemy. Rozpatrzenie, decyzja, praktyka 14. Lessing D. The Four-Gated City: A Novel / Doris Lessing. – (Children of Violence). – New York: HarperCollins ebooks. – 2010. – 672 p. 15. Lessing D. The Summer Before the Dark / Doris Lessing. – New York: Alfred A. Knopf, 1973. – 277 p. 16. Schlueter P. The Golden Notebook / Paul Schlueter // Doris Lessing ; ed. by H. Bloom. – (Bloom’s Modern Critical Views). – Broomall: Chelsea House Publishers. – P. 2760. 17. Scott L. Similarities Between Virginia Woolf and Doris Lessing [Электронный ресурс] / Linda Scott // Deep South. – 1997. – Vol. 3. – No. 2. – Режим доступа к статье: http://www.otago.ac.nz/deepsouth/vol3no2/scott.html. 18. Spencer S. Femininity and the Woman Writer: Doris Lessing’s The Golden Notebook and the Diary by Anais Nin / Sharon Spencer // Women’s Studies. – 1973. – Vol. 1. – P. 247-257. 42

Дорис Лессинг

Роман имеет следующую форму.

Есть костяк, или несущая конструкция, которая называется «Свободные женщины» и представляет собой небольшой традиционный роман протяженностью примерно в 60 000 слов. Этот роман мог бы существовать отдельно, сам по себе. Но он поделен на пять частей, между которыми помещены соответствующие части четырех тетрадей: Черной, Красной, Желтой и Синей. Записи в тетрадях ведутся от лица Анны Вулф, главной героини «Свободных женщин». У Анны не одна, а целых четыре тетради, потому что, как она понимает, ей необходимо как-то разделять разные вещи, из страха перед хаосом, перед бесформенностью - перед срывом. Под давлением внешних и внутренних обстоятельств записи в тетрадях прекращаются; в одной за другой в них поперек страницы проводится жирная черная черта. Но теперь, когда с ними покончено, из их фрагментов может народиться что-то новое - Золотая тетрадь.

На страницах этих тетрадей люди все время спорили, вели дискуссии, строили теории, категорично и непреклонно что-то заявляли, развешивали ярлыки, сортировали все по ячейкам - и зачастую делали это голосами столь обобщенными и типичными для наших дней, что они анонимны, им можно было бы присвоить имена в духе старинных пьес moralité: мистер Догма и мистер Я-Свободен-Потому-Что-Везде-Я-Только-Гость, мисс У-Меня-Должны-Быть-Счастье-И-Любовь и миссис Я-Просто-Обязана-Быть-Безупречной-Во-Всем-Что-Делаю, мистер Куда-Подевались-Настоящие-Женщины? и мисс Куда-Подевались-Настоящие-Мужчины? мистер Я-Сумасшедший-Потому-Что-Так-Обо-Мне-Говорят и мисс Смысл-Жизни-Все-Испытать, мистер Я-Революционер-Значит-Я-Существую и мистер и миссис Если-Мы-Очень-Хорошо-Справимся-С-Этой-Маленькой-Проблемой-То-Возможно-Сможем-Забыть-Что-Мы-Боимся-Смотреть-На-Большие. Но все они при этом были и отражением друг друга, разными сторонами одной и той же личности, они рождали мысли и поступки друг для друга - их невозможно разделить, они являются друг другом и вместе составляют одно целое. И в «Золотой тетради» все сошлось воедино, границы были сломлены, дроблению пришел конец, что привело к бесформенности - а это триумф второй темы, а именно - темы единения. Анна и Савл Грин, «сорвавшийся» американец. Они помешанные, сумасшедшие, безумные - как ни назови. Они «срываются», «врываются» друг в друга, в других людей, ломаются, ломают фальшивые сюжеты, в которые они загнали свое прошлое; шаблоны, формулы, придуманные ими для того, чтобы хоть как-то упорядочить, определить себя, расшатываются, растворяются и исчезают. Они слышат мысли друг друга, узнают в другом себя. Савл Грин, мужчина, который Анне завидовал и пытался ее разрушить, теперь ее поддерживает, дает ей советы, дарит тему для ее новой книги с ироничным названием «Свободные женщины», которая должна начаться так: «Женщины были одни в лондонской квартире». И Анна, раньше ревновавшая Савла до безумия, Анна требовательная, Анна собственница, отдает Савлу хорошенькую новую тетрадь, Золотую тетрадь, которую до этого она отдать ему отказывалась, и предлагает тему для его новой книги, написав в тетради первое предложение: «Стоя на сухом склоне холма, в Алжире, солдат смотрел, как лунный свет играет на стволе его ружья». И в этой «Золотой тетради», которую пишут они оба, уже невозможно различить, где Савл, а где Анна, где они, а где - другие люди, населяющие книгу.

Эта тема «срыва» - мысль о том, что «внутренний раскол, распад на части» может оказаться путем к исцелению, к внутреннему отказу от ложных дихотомий и от дробления, - разумеется, неоднократно развивалась и другими авторами, да и я сама писала об этом позже. Но именно здесь, помимо изложения странного короткого сюжета, я это сделала впервые. Здесь это грубее, ближе к жизни, здесь опыт не успел еще облечься в мысль и форму, - возможно, здесь он обладает большей ценностью, поскольку материал еще не обработан, он еще почти сырой.

Но никто даже не заметил этой центральной темы, поскольку смысл книги начал сразу умаляться, как дружелюбно, так и враждебно настроенными критиками, начал искусственно сводиться к теме войны полов; да и женщины сразу заявили, что эта книга - действенное оружие в войне против мужчин.

Тогда-то я и оказалась в ложном положении, в котором пребываю по сей день, ибо последнее, что я готова сделать, - это отказать женщинам в поддержке.

Чтобы сразу разобраться с этой темой - темой движения за освобождение женщин, скажу, что я его, конечно же, поддерживаю, поскольку женщины являются гражданами второго сорта, о чем они во многих странах мира сейчас так энергично и компетентно говорят. Можно сказать, что они на этом поприще добиваются успехов, разве что сделав при этом оговорку - в той мере, в которой их готовы воспринимать всерьез. Самые разные люди, те, кто раньше относился к ним враждебно или равнодушно, теперь говорят: «Я поддерживаю их цели и задачи, только вот мне не нравятся их резкие голоса и их противные и неучтивые манеры». Это неизбежная и легко узнаваемая стадия любого революционного движения: реформаторы всегда должны быть готовы к тому, что от них станут отрекаться именно те, кто с наслаждением вкушает отвоеванные для них плоды. Однако я не думаю, что движение за освобождение женщин способно изменить многое, - и не потому, что что-то не в порядке с его целями; просто уже понятно, что весь мир перетряхивается определенными катаклизмами и через это обретает новую структуру: возможно, к тому времени, когда мы с этим разберемся, если это вообще когда-нибудь случится, цели женского движения покажутся нам совсем незначительными и чудны ми.

Но роман этот вовсе не был задуман как рупор движения за женское освобождение. Он рассказал о многих женских чувствах - об агрессии, негодовании, обидах. Он эти чувства обнародовал в печатном виде. И судя по всему, типичные для женщин мысли, чувства и переживания для многих оказались большим сюрпризом. Мгновенно в ход было пущено очень древнее оружие, разнообразное, и основной ударной силой, как обычно, оказались вариации на тему «Она - неженственна» и «Она - мужененавистница». Этот доведенный до автоматизма рефлекс мне кажется неистребимым. Многие мужчины - да и женщины - про суфражисток говорили, что они неженственны, мужеподобны и грубы. Ни разу мне не доводилось читать отчета о попытках женщин в любом, существовавшем где угодно обществе, добиться для себя чуть большего, чем предлагает им природа, без того, чтоб там же не приводилось описание этой реакции со стороны мужчин - и некоторых женщин. Многих женщин «Золотая тетрадь» рассердила. То, что они готовы обсуждать с другими женщинами, когда ворчат на своих кухнях, жалуются, сплетничают, или - то, что ясно проявляется в их мазохизме, зачастую является последним, что они готовы сказать громко, - ведь какой-нибудь мужчина может нечаянно подслушать. Женщины трусливы потому, что уже давным-давно они живут на положении полурабов. Число женщин, готовых встать на защиту своих мыслей, чувств и ощущений перед лицом любимого мужчины, по-прежнему весьма невелико. В своем большинстве они, как собачонки, в которых начали бросать камнями, отбегают в сторону, когда мужчина говорит им: «Ты - агрессивна, ты - неженственна, ты подрываешь мою мужскую силу». Я верю, что если женщина выходит замуж, или - как-то иначе всерьез относится к мужчине, который прибегает к таким угрозам, то впоследствии она лишь получает по заслугам. Поскольку такой мужчина - любитель попугать, он ничего не знает о том мире, в котором живет, и о его истории, - в прошлом и мужчинам, и женщинам доводилось играть в нем бесконечное число разных ролей, точно так же, как это бывает и сейчас, в разных сообществах. Итак, он или человек невежественный, или он боится идти с толпой не в ногу, - короче, трус… Все эти заметки я пишу с таким же точно чувством, как я писала бы письмо в далекое прошлое: настолько я уверена, что все, что мы сейчас воспринимаем как нечто само собою разумеющееся, будет в ближайшие лет десять полностью выметено из жизни.

(Так зачем же писать романы? Действительно, зачем! Полагаю, мы должны продолжать жить, как будто …)

Некоторые книги воспринимаются читателями неправильно, потому что они перескочили через очередную фазу формирования мнения, приняли за данность некую кристаллизацию информации, которая в обществе еще не произошла. «Золотая тетрадь» была написана так, как будто представления, созданные разными движениями за женское освобождение, уже были восприняты. Роман впервые был напечатан десять лет назад, в 1962 году. Если бы он вышел в свет сейчас, его, возможно, читали бы, а не просто реагировали бы на него: все изменилось очень быстро. Ушли определенные ложные представления. Например, десять или даже пять лет назад - а то были несговорчивые в области отношений двух полов времена - в изобилии появлялись на свет романы и пьесы, написанные мужчинами, относящимися к женщинам яростно критично, - в особенности в Штатах, но также и в нашей стране. В них женщины изображались как скандалистки и предательницы, в первую очередь - как своего рода минеры и подрывники. Подобная позиция писателей мужского пола воспринималась как нечто должное, расценивалась как здравый философский базис, как вполне нормальное явление, которое, безусловно, нельзя трактовать как проявление женоненавистничества, агрессивности или невротичности. Конечно, все это существует и по сей день - но ситуация изменилась к лучшему, в этом сомневаться не приходится.